Контакте Окопные стихи.
* * *
Генсек наглел... А они ездили по утрам из просторных
домов на набережных в служебных «фордах» и «рено» в свои
наркоматы и комитеты, заседали на конференциях, пленумах,
в комиссиях, выступали с докладами и речами, спорили,
сердились, смеялись, решали государственные вопросы -
и наступившая после гражданской войны жизнь казалась им
наконец-то вошедшей в мирное русло, устроенной, твердой, -
а если и ворчали на генсека, то что же? — зарвется,
всегда можно поправить на очередном съезде, а то и вовсе
сместить его...
Старели дерзкие когда-то революционеры,
ставившие интересы революции превыше всего, превратились
в заурядных совслужащих и осторожных партдеятелей, -
оттого-то так и не нашли иных средств борьбы
с обнаглевшим генсеком, кроме речей и статей...
* * *
Не надо их изображать малыми детьми — и всю
вину
складывать на него одного. Они не были пешками — они были
крупными фигурами. У них были головы, была власть —
и немалая, был опыт вооруженной борьбы, наконец —
были предупреждения Учителя, его кооперативный план, —
короче, у них было все, чтобы не раз убрать деспота и
самодура, открыто, с 28-го года, клацавшего зубами. А они?!
* * *
Эти люди
никогда не вызовут во мне симпатию:
они мешкали там,
где надо было действовать, —
и погубили себя,
погубили миллионы людей,
а за это отвечает не только преступник,
но и те,
кто не сделал всего,
чтобы его упредить.
А уж каковы тут были причины —
это интересно истории,
а не миллионам погибших.
* * *
А что им оставалось делать,
если они находились с ним в одной лодке?
Терпеть, надеясь на лучшее...
Они и терпели,
пока он не выбросил их из лодки.
Выбросить его за борт —
не хватило ни ума, ни решимости.
* * *
Он строил много.
Но многое не то и многое не так,
поскольку
в одной руке держал он мастерок,
в другой — топор, увы, не плотницкий.
* * *
За особо опасные государственные преступления
—
расстреливают.
Но если за одно преступление не расстреляли, за другое —
не расстреляли, за пятое, десятое, двадцатое тоже
не расстреляли, то эта цепь преступлений вроде уже и не
выглядит преступлениями, особенно если тот, кого надо было
сто раз расстрелять, сам расстреливает тех, кто не совершил
никаких преступлений...
* * *
Он не был великим психологом, но хорошо знал,
что если
человека поставить под дуло нагана, он признается во всем,
в чем ты хочешь, чтобы он признался: люди, живущие
обыденной жизнью, просто не представляют, какую власть
над ними имеет страх смерти... А если кто завопит, что это
бандитский прием, тому можно будет с помощью
того же нагана доказать, что он глубоко заблуждается...
* * *
Вам непонятно, почему они оговаривали себя?
А вы представьте себя в той глухой
белой комнате в подвалах гестапо
с инструментарием для пыток, в которой
в «Семнадцати мгновениях весны»
Мюллер допрашивал Штирлица, —
и вам все станет ясно... Или вы думаете,
что сталинские палачи были
милосерднее гитлеровских?..
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
